В. М.
Два дня в Кронштадте
Из дневника студента

      I

     В день нашего приезда в Кронштадт отца Иоанна не было дома: его увезли вПетербург, и дома он должен быть лишь в первом часу ночи. Наутро он должен былприобщать всех приехавших. Мы пожалели, что отца Иоанна не было в городе. Ночто было делать? Остаток дня употребили на осмотр города, а время вечернее досна в молитве, подготовляясь к великим Таинствам исповеди и Святого Причастия.
      Я никогда не забуду этого вечера. Да и забытьего никогда нельзя. Было уже десять часов. В комнате царил полумрак. Переднийугол весь, почти от самого пола до потолка, и значительная часть стеныуставлены иконами.
      Это почти целый домашний иконостас. Передиконами теплится до десяти разноцветных лампадок, освещая святые лики УгодниковБожиих.
      В комнате, слабо освещенной светом лампад,находилось до пятидесяти человек, приехавших к отцу Иоанну и остановившихся снами в одном доме. Правило читал студент иеромонах отец М-й. То там, то здесьслышались вздохи. Многие склонились на колени. Некоторые тихо плачут. Шелпервый час ночи, когда кончилась наша молитва. С неизъяснимым миром и покоем вдуше мы легли спать, чтобы ранним утром быть уже в храме за богослужением,которое будет совершать сам отец Иоанн. Мы легли все на полу нашей маленькойобщей комнаты на чистых постелях, приготовленных для нас заботливой хозяйкой А.Т. И при этом, столь экономическом, расположении мы могли только едва всепоместиться здесь. А о койках нечего было и думать. Правда, нам тесно было и несовсем удобно, но зато мирно и покойно у всех было на душе, и мы в этой теснотеспали таким глубоким сном, каким не всегда удавалось засыпать, находясь и вболее удобной обстановке. Нам предлагали отличное помещение со всемиудобствами, предлагали бесплатно, но мы решили жить напротив отца Иоанна. Анаша квартира была единственная такая квартира в данном месте.

      II

      Почти в четыре часа утра мы были уже на ногах. Вдругом месте с трудом, с болью в голове и удручающим настроением встал бы втакой ранний час. А здесь мы вскочили бодрые, веселые, оживленные, как будто быспали очень долгое время. Помолившись, мы отправились к утрени. По улицам намвстречались там и здесь кучки народа, спешившего со своих квартир в собор,словно это был как бы какой условленный сборный пункт. Несмотря на то, что доначала утрени оставалось времени почти еще час, в храме уже было очень многонарода. Каждый спешил прийти раньше, чтобы попасть в церковь и занять получшеместо, ближе к солее и решетке, чтобы отсюда можно было все хорошо видеть ислышать. Нас уже с большими затруднениями провели в алтарь. К началу утрени громадныйхрам, вмещающий в себя более семи тысяч человек, был совершенно полон народом.Певчие были на клиросе, собрались и соборные священнослужители. Все снетерпением ожидали отца Иоанна.
      – Приехал, приехал,– зашептали в алтаре.
      Отец Иоанн вошел в храм через боковые двери,сделанные в алтаре. До храма его, обыкновенно, довозят на самой быстрой лошади,чтобы народ не мог остановить и задержать в пути. У дверей храма находятсяособенные приставники, которые стараются дать отцу Иоанну возможность скореепробраться среди народа в храм. Если бы отец Иоанн входил в храм западнымидверями через народ, то ему, кажется, никогда бы не добраться до алтаря. Дляпрохода отца Иоанна в алтарь вдоль стены в длину всего храма решеткойотгораживали особое место. Но и это мало помогало, так как его и здесьпостоянно останавливали. Рассказывали, был однажды такой случай. Отец Иоаннхотел кого-то благословить через решетку, когда проходил в алтарь этим местом.Тотчас схватили его руку и начали ее покрывать поцелуями, передавая друг другу.
      Если бы силой не отбили отца Иоанна у народа, тотрудно сказать не только о том, когда бы он пришел в алтарь, но и о том, вкаком бы виде он туда пришел. Известно по крайней мере, что дважды ему кусалипалец до крови с явным намерением откусить его совершенно или на память, иликак святыню... Рассказывают, что иногда отрывали части даже от его одежд.
      Отец Иоанн поразил меня с первого раза. Среднегороста, подвижный, бойкий, лицо озабоченное и строгое, показалось мне. Виднобыло, что это необыкновенный человек, похожий на многих людей, которых мывстречаем почти на каждом, шагу. Слушая его распоряжения, можно было назватьего человеком резким и, пожалуй, грубым. Взойдя в алтарь, он начал радушноприветствовать сначала своих сослуживцев, а потом “счастливцев”, имевшихвозможность видеть его так близко. В числе последних были и мы.
      – А здравствуйте, братцы, здравствуйте! – такговорил он, обращаясь к нам.
      Подходя к нему под благословение со страхом исмущением, мы и не думали о лобзании.
      – Давайте по-братски, давайте побратски,по-братски лучше,– говорил добрый батюшка и, благословляя нас, целовал каждогоиз нас.
      Все делал он спешно и быстро. Поздоровавшись снами, он облачился в ризы красного цвета и начал утреню. Говорят, красный цвет– его любимый цвет. Все с большим вниманием следили за каждым его движением.Всё находили в нем необыкновенным. Всех поражали прежде всего его возгласы. Онпроизносил их отрывисто, резко, громко, подчеркивая известные слова и придаваякаждому из них особенный смысл и значение. Это не обыкновенное нашепроизношение – монотонное, певучее, мертвенное, а живое, глубокое, полноесмысла и одушевления. Видно по всему, что это слово льется из глубины чистой,глубоко верующей души, полно непоколебимой уверенности, силы и внутренней мощи.Это слово – плоть, слово – жизнь, слово – действие. И молился он такженеобыкновенно. В пылу религиозного увлечения и восторга, он иногда совершеннооставлял крестное знамение. Отец Иоанн или только кланялся, или, сложа руки нагруди, устремлял свои взоры к небу, или коленопреклоненный стоял подолгу безвсякого движения. Меня поразил особенно один момент во время его молитвы.Однажды во время утрени он подошел к жертвеннику, стал перед ним на колени,руки сложил крестообразно на жертвеннике, голову склонил на них. Под руками унего были, кажется, всевозможные записки с просьбой помянуть больных, умерших.Я смотрел на него из-за колонн. Волосы прядями ниспадали на плечи; весь он былосвещен слабым утренним светом, едва-едва пробивающимся сквозь толщу утреннегосеверного тумана. Он находился в таком положении около десяти минут. Казалосьсо стороны, что он как бы умер и перед нами было только его тело, оставленное,сброшенное его душой, как бы какая одежда. Мне живо вспомнились в эти минуты текартины, на которых изображено, как душа по разлучении с телом с неба созерцаетего. Тело там действительно представляется как бы одеждой, оставленной,сброшенной душой. О, какая это молитва, какой священнейший момент... Человекоставляет землю и возносится душой на небо, житель земной проникает в Горниемиры, ограниченный разумеет тайны неба, плотяной становится духовным, немощныйукрепляется, скорбящий утешается, сильный становится еще более сильным. Смотря намолящегося отца Иоанна, я невольно переносился мыслью даже в Гефсиманский сад ипредставлял молящегося там за нас Спасителя.
      И в алтаре, этом великом христианском святилище,не давали отцу Иоанну покоя. То один, то другой в удобную минуту подходили кнему с различными просьбами и нуждами. Хорошо зная, что каждый из находившихсяв алтаре пришел сюда, имея какую-либо горячую, неотложную нужду, отец Иоанн исам иногда подходил то к одному, то к другому. Расспросит о нужде, горе, дастдобрый совет. Давал, кажется, некоторым и деньги. Одного обласкает, другогопотреплет по плечу.
      Канон на клиросе читал сам, как и всегда. Нельзябыло не обратить внимания на это чтение. Умиление, восторженность, твердость,надежда, упование, радость, печаль, глубокое благоговение – все слышалось вэтом дивном чтении. Читает отец Иоанн, как бы беседует, разговаривает соСпасителем, Божией Матерью и святыми, как бы они вот здесь перед нимнаходились, а не там, где-то в недозримой для нас выси, в надзвездныхзаоблачных мирах. Голос чистый, звучный, резкий. Произношение членораздельное,отчетливое, отрывистое. Одно слово прочитает скороговоркой, другое протяжночуть не по слогам, третье подчеркнет, оттенит. Ни одно слово не было прочитаноим без смысла и толка. Более важные по мысли и содержанию слова произносит, обратясьдаже к народу, чтобы люди могли глубже постигнуть читаемое. Сам он при этом,конечно, всецело сосредоточен на читаемом. Ничто не отвлечет его мысли в этовремя в сторону. Он как бы переживает все, что читает. Переживает победы надгрехом и злом, совершенные святыми людьми, переживает человеческие немощи ипадения, переживает времена благоволения и милости Бога к людям падшим изаблудшим. Многое из читаемого, по-видимому, это как-то и чувствуется, относит непосредственнок самому себе. О том, что совершается в это время в его душе, можно судить дажеи по его наружности. Душа отца Иоанна настолько проникается мыслями, какиесодержатся в читаемых им священных песнопениях, что он не может удержаться отсамых разнообразных жестов. Во время чтения он постоянно как бы волнуется и какбы неспокоен. То как бы блаженная улыбка засияет на лице его, когда он читает онебесной славе Бога, Богородицы и святых Угодников Божиих. То как бы глубокаямольба начинает срываться с уст его, когда он читает о немощи, грехе и паденияхчеловеческих. То слышишь как бы праведный гнев, глубокое отвращение, когдавстречаются в каноне слова “сатана”, “диавол”. То слышишь умиление, глубокийвосторг, когда он читает о великих подвигах, победах над грехом, какиесовершили святые мученики, подвижники. Иногда он наклоняется головой к самойкниге; иногда потрясает ею так решительно, так кстати, так победоносно, такчудно-торжественно. Меняет часто тона. То наконец, во время пения ирмоса или ектений,когда сам не поет с певчими, преклоняет одно или оба колена тут же на клиросе;закроет лицо руками и молится, молится. Горячо, умильно молится... Итак, неболезненно-нервное состояние отца Иоанна вызывает все эти жесты и движения, какгде-то и когда-то писали, а то глубокое проникновенное религиозное настроение,в каком бывает в эти минуты отец Иоанн. Да иначе и не может быть. Человек – недух; пока мы будем в теле, всякое глубокое чувство, всякая горячая искренняямолитва будет так или иначе отображаться вовне. Не скрыть нам наших искренних,неподдельных чувств никогда.
      По шестой песни и ектений восклицает отец Иоанн:“кондак” и читает его громко, как победную песнь христиан над побежденнымисконным нашим врагом. Кончив чтение канона, быстро входит в алтарь и падает вглубокой молитве перед престолом. Укрепив себя молитвой, снова идет на клирос ичитает здесь “стиховны на хвалитех”. Не забуду никогда я еще одного момента.Начали петь стихиры на “стиховных”. Отец Иоанн в это время уже почти облачился,чтобы служить Литургию. На нем не было только ризы. Быстро, стремительно,скорее выбежал, чем вы шел, он из алтаря на клирос, присоединился к певчим иначал петь вместе с ними. Пел с воодушевлением, глубокой верой в каждое слово, регентуясам, опять подчеркивая отдельные слова и замедляя темп там, где это было нужнопо логическому смыслу, содержанию песнопения. Певцы чутьем угадывали эти слова,этот темп и такт, и вторили ему с немалым искусством и одушевлением. Пение,сначала не совсем стройное, быстро стало гармоническим, сильным, звучным,мощным, воодушевляющим, лилось по всему храму, наполняло всю душу молящегося.Как трогательно было смотреть на певцов в это время! Пела как будто бы однакакая святая первохристианская семья со своим отцом во главе, пела своипобедные, священные, великие гимны.
      Кончилась утреня, начали звонить к Литургии. Напроскомидии просфор было так много, что их приносили сюда целыми большимикорзинами. Сам отец Иоанн мог вынуть тольку по нескольку просфор из каждойкорзины и прочитать только по нескольку поминаний и записок из массы их,поданной в алтарь для поминовения богомольцами, собравшимися в храм из самыхотдаленных уголков России. Да и как иначе поступить? Просфор иногда подают допяти тысяч, а три с половиной тысячи довольно часто. Многие во времяпроскомидии лично подходили к отцу Иоанну и просили его помянуть своихродственников, вынуть хотя бы одну просфору, так что он не имел ни однойсвободной минуты.
      С отцом Иоанном служили и иеромонахи, и белыесвященники в камилавках и без камилавок, с крестами и без крестов, юные иубеленные сединами. Это все были “пришельцы”. Отец Иоанн объединял всех; здесьбыли все родные и близкие друг другу, хотя бы они встречались еще тольковпервые. В митре с сияющим крестом и цепью на груди, с легким приятным румянцемна лице от внутренней теплой молитвы, стоял отец Иоанн во главе соборасвященнослужителей, собравшихся около него отовсюду.
      – Помолитесь, братия сослужители, да дастГосподь в мире нам совершити божественную службу.
      Какие глубокосодержательные слова! Какдействительно необходимо всякому пастырю в эти минуты молиться о том, чтобыничто не нарушило его душевного мира, чтобы он все время пламенел, как Серафим,одной молитвой, мыслью дальше проникал в чудный небесный мир.
      Отверзты Царские врата. Произнесен первыйвозглас. Началась Литургия. Вот он вдруг неожиданно, порывисто беретнапрестольный крест и с любовью целует его, обнимает его руками, смотрит нанего так умиленно и восторженно, уста шепчут слова молитвы, раза три, четыреподряд лобызает его, прильнет к нему своим челом... Уста снова что-то шептали.
      Возгласы отец Иоанн произносит так же, какчитает канон на утрени. В голосе слышится и твердая вера, и надежда, иумиление. Взор обращен на горнее место. Иногда он произносит возгласы, закрывшиглаза и углубившись в себя. Как сосредоточен, самособран во время богослуженияотец Иоанн, трудно даже и передать. Все время он погружен в такие глубины души,что как будто он ничего не видит, ничего не слышит, ничего не замечает, чтокругом его совершается. Он в своем особом мире. Он в это время один и не похожна другого. Служебника отец Иоанн почти не раскрывает, так как все молитвызнает на память. Читает часто вполголоса. Говорят, служебник не должен быть,так сказать, буксиром для священника. Молитвенное настроение его должно идтидальше служебника. Служебник только для начинающих и неопытных в молитве.
      В богослужении отца Иоанна встречаются некоторыеособенности, из которых многие, я думаю, самые главные невозможно уловить. Акак это было бы интересно! Ведь это все – плоды глубоко-религиозного настроениячистой верующей и пламенеющей души, это – лучшие благоухающие цветки на пышномцветке, это – отзвуки из “святое святых” его души. Передам некоторые из них.
      Принимая в Царских вратах Евангелие от отцапротодиакона, отец Иоанн сказал:
      – Мир ти, брате, благовествующу.
      Подумайте-ка, что это означает? Какая туткроется глубокая мысль, сколько здесь чувства, какое отношение к своемумладшему сослужителю... Как мало многие походят в данном случае на отца Иоанна.
      Идя со Святыми Дарами во время великого выхода,отец Иоанн вполголоса говорил:
      – Его же изведоша вон из града и распяша.
      И опять как это глубоко-трогательно, каксвидетельствуют эти строки о его глубокой самособранности и проникновенности вте священнодействия, какие он совершает. Вся его душа наполнена, проникнутацерковно-богослужебной атмосферой. Сколько тут души, осмысленности, веры вовсе...
      По поставлении Святых Даров на престол отецИоанн читает обычную молитву, прибавляя к церковным словам о ниспосланииблагодати на людей следующие глубокосодержательные слова: “На всех рассадницахюношеских и отроческих, духовных и мирских, мужеских и женских, градских исельских, и на всем неучащемся юношестве; – на всех рассадницах духовных,монашеских – мужских и женских, – на нищих людях Твоих, вдовицах, сирых иубогих,– на пострадавших от запаления огненного, наводнения, бури и труса, – отнедорода хлеба и глада,– на всех заповедавших мне недостойному молиться о них ина всех людях Твоих”.
      Лобызая после возгласа “возлюбим друг друга” сослужащихсвященнослужителей в оба плеча, говорил:
      – Христос посреди нас живый и действуяй.
      Я стоял, пораженный этими словами, и невольнодумал. Да, вот среди нас, а не там, где-то вдали, находится Христос Спаситель,находится не мертвый, не как отвлеченная какая доктрина, не как толькоисторическая известная личность, а живой, “живый и действуяй”. Он среди нас. Идаже “действуяй”. Жутко становилось, трепетом великим наполнилась невольнодуша. Я готов был упасть перед престолом.
      По тайном прочтении Символа веры он прибавляетследующую молитву. “Утверди в вере сей и верой сею сердце мое и сердце всехправославных христиан; сея веры и сего чаяния жити достойно вразуми; соедини ввере сей вся великие христианские общества, бедственно отпадшие от единстваСвятые Православные кафолические и апостольские Церкви, яже есть тело Твое и еяже Глава еси Ты и Спаситель тела,– низложи гордыню и противление учителей их ипоследующих им, даруй им сердцем уразуметь истину и спасительность Церкви Твоейи неле-ностно ей соединиться; совокупи Твоей святой Церкви и негодующихневежеством, заблуждением и упорством раскола, сломив силой благодати ДухаТвоего упорство их и противление истине Твоей, да не погибнут люто в своемпротивлении, якоже Корей, Дафан и Авирон, противившиеся Моисею и Аарону, рабамТвоим. К сей вере привлечены все языки, населяющие землю, да единым сердцем иедиными устами все языки прославляют Тебя единого о всех Бога и благодетеля; всей вере и нас всех соедини духом кротости, смирения, незлобия, простоты,бесстрастия, терпения и долготерпения, милосердия, соболезнования и сорадования”.
      Все говорили мне, что с отцом Иоанномсовершается что-то необыкновенное во время Литургии. И это вполне справедливо.Чем ближе подходят минуты пресуществления Святых Даров, тем более и болееповышается настроение души и начинает отражаться и в голосе, и в лице отцаИоанна.
      Благодать Господа нашего Иисуса Христа, —восторженно восклицает отец Иоанн. Что он переживает в эти минуты? В своемдневнике отец Иоанн пишет: “Как нельзя более благовременно это благожеланиеапостольское произносится священнодействующим, именно в это время, то естьперед совершением Тайн. Благодать Иисуса Христа – милующая, очищающая,спасающая, просвещающая, укрепляющая душу нашу, нужна во всякое время, атеперь, в эти страшные, небесные минуты, когда с нами служит множество воиновнебесных, с трепетом окружающих престол Божий, – благодать Божия, просвещающаяи укрепляющая слабые, рассеянные силы духа, особенно нужна нам для возможногопонимания высоты и важности предстоящего таинства.
      Любы Бога и Отца. В эти минуты всем надовосчувствовать беспредельную любовь к нам, грешным, Бога и Отца, Который таквозлюбил мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Негоне погиб, но имел жизнь вечную (Ин. 3, 16); и самим возлюбить Его, соЕдинородным Сыном и Духом Святым, отвергнув все житейские пристрастия.
      Причастие Святого Духа — необходимо намнаипаче в это время, потому что без сего причастия не можем возлюбить БогаОтца; ибо только духом Святым можем взывать к Богу с искренней любовью: “АвваОтче” (Рим. 8, 15). Ибо только благодать Святого Духа предочищает, освящает,просвещает, умиротворяет и укрепляет нас к достойному и благоплодному предстояниюво время святейшего таинства”.
      Горе имеем сердца, — восклицает отец Иоанн,обратившись к народу и поднявши руки горе. Взор устремлен к небу, дух еговитает там, где стоит престол вечной истины и любви. Тайно при этом отец Иоаннпроизносит: “Возвыси Духом Твоим Святым всех предстоящих зде Тебе, Богу животанашего, и отрини от сердец наших все страсти плотские и душевные. И как немолиться в эти минуты за народ? Народ отвечает: имамы ко Господу. Ноискренно ли мы отвечаем? Нет, или весьма немногие, потому что сердцабольшинства людей прикованы к земле разными житейскими пристрастиями. Нелегко ине вдруг сердце вознесется к небу, ко Господу. Для того, чтобы искренновозноситься сердцем к Богу, нужно христианину непрестанно жить в Боге,размышлять глубоко о делах Его промысла, давать им истинную, спасительную цену,душой и сердцем усвоить их себе и быть на Земле небесным гражданином. А мыприходим в храм с рассеянием, с различными житейскими страстями и похотями,пригвождающими нас к земле. Где же тут горе сердца? Но горе нам, если мыне горе имеем сердца в такие минуты величайших чудес милости Божией к нам!Значит, мы бесчувственны и несмысленны. В это время требуется от нассовершенная преданность Господу Иисусу Христу, Пречистой Его Матери, полнаядоверенность (вера), совершенное упование во всех обстоятельствах жизни, вовсех прошениях, благодарениях, восхвалениях; при этом чистое сердце, ненавистько греху во всевозможных его видах и горячая любовь к правде во всех еепроявлениях”.
      Благодарим Господа,— снова восклицает отецИоанн. Первые два слова молитвы: “Достойно и праведно поклонятися” произноситгромко, а последние тише, смолкая совершенно под конец. При тайном чтениимолитвы после слов: “Ты от небытия в бытие нас привел еси”, отец Иоанндобавляет для усиления благодарного чувства: в разумное бытие и по душебессмертное, то есть привел еси; после слов “падших нас восставил еси паки” –прибавляет: “и стократно на каждый день восставляевши согрешающих и кающихся”.После слов: “Дондеже нас на небо возвел еси, и царство даровал еси будущее”,прибавляет: “Ты и в самом причащении нашем животворящих Твоих Тайн ужевозводишь нас на небо: ибо где Ты, там небо и небо небесе, и даровав СебяСамого верным, Ты вместе с Собой уже даруеши и Царство Небесное, Царствобудущее, в залоге Пречистого Тела и Крови Твоей”.
      Приимите, ядите, сие есть тело Мое.Произнося эти слова, он делает особенное ударение на слове Тело и насловах: за вы ломимое. Последние слова он произносит, обратившись лицомк народу.
      Пиите от нея вси,— с глубокой веройвосклицает отец Иоанн. Произнося эти слова, он не раз прикасается перстом кчаше, как бы даже с силой ударяет по ней. Снова подчеркнуты слова: за вы иза многие изливаемые. Так и слышится в эти минуты в голосе батюшки: за наспролита кровь, за вас, за тех самых, что вот стоите здесь в данную минуту, а неза тех только, что стояли у креста. Она пролита не за отвлеченное какое-точеловечество, а за живых людей, за каждого бедняка, убогого, богатого,знатного, мужчину и женщину. Твоя грудь едва прикрыта рубищем, и за тебяпролита кровь. Ты забыл и отверг Бога, и за тебя пролита эта святейшая кровь.За ваши грехи, стоящие здесь, страдал Христос.
      По произнесении слов установления отец Иоанн вкаком-то необыкновенном восторге читает: “О Божественного, о любезного, осладчайшего Твоего гласа! А что чувствует он в эти минуты? Здесь бездналюбви,– говорит он, любви Божества к роду человеческому. Есть о чем подуматькаждому беспристрастно углубляющемуся в судьбы Божии касательно родачеловеческого и в себя самого. Священный трепет пробегает по всем членам, повсему существу всякого непредубежденного, не связанного житейскими сластями ипохотями человека, когда он сердечным ухом слушает сии слова из устсвященнослужителя. О, любовь совершеннейшая, любовь всеобъемлющая, любовькрепчайшая! “Господь сый всех и Зиждитель Бог, созданное Бесстрастный обнищавСебе соедини, и пасха, за яже хотяше умрети, Сам Сый Себе предпожре: ядите,вопия, тело Мое и верой утвердитеся”. Что мы приносим в благодарность Богу заэту любовь к нам? Питаем ли алчущих, напоим ли жаждущих? Одеваем ли нагих?Посещаем ли больных и в темнице заключенных? А ведь в лице их, как членовсвоих, требует нашей помощи Сам Христос, Спаситель наш, Себе пожерший за нас”.
      Твоя от Твоих,— возглашает отец Иоанн, делаяособенное ударение на слове о всех, произнося его более протяжно, чемдругие. Чувствует его душа, как люди, собравшиеся во множестве в этом храме,нуждаются в небесной помощи, и он горячо молится за всех.
      “Когда произношу слова: Твоя от Твоих,—пишет он,– то представляю торжественность и величие данной минуты, когдаархиерей или священник, стоя лицом к лицу с вечной, совершенной, неизменнойправдой Отца небесного, карающего грех,– приносит от лица всех и за всех единуюбезмерную, всеправедную, умилостивительную жертву Христа Сына Божия, единуюмогущую преклонить на милость Бога Отца, искупить весь мир от праведногопроклятия и исходатайствовать всем верующим прощение грехов и благословение, аусопшим в вере и надежде воскресения и жизни вечной – оставление согрешений ипокой со святыми, – Жертву, которой оправдались все святые, Богу угодившие отвека, и в благодарение за коих она также приносится”.
      Преложив духом Твоим Святым. Аминь,—искренне верующим тоном возглашает отец Иоанн и, как бы еще для большогоуверения в этой истине находящихся в алтаре, дополняет: Бог явися во плоти.Слово плоть бысть и вселися в ны. И еще что-то шептали уста его, но я успелразобрать только “окружаемый Ангельскими воинствами”. Но и без слов, повыражению лица, было видно, что мысль отца Иоанна всецело занята СвятымиТайнами. Да и было, и есть – о чем подумать здесь. “Кто постигнет величиеблагодеяния, подаваемого нам Господом нашим Иисусом Христом в ТаинствеЕвхаристии или Причащения? Вполне – никто, ни даже ум ангельский. Ибоблагодеяние это беспредельно и необъятно, как и Сам Бог, Его благость,премудрость и всемогущество. Какая любовь к нам, грешным, ежедневно сказуется вЛитургии! Какая близость Божия к нам! Вот Он тут, на престоле, ежедневно,существенно, всем Божеством и человечеством предлагается и вкушается вернымиили вносится иереем в дома верных и предлагается болящим. Какое чудное общение,какое растворение Божества с нашим падшим, немощным, греховным человечеством,но не с грехом, который сжигается огнем благодати. Какое счастье, блаженствонашей природы, приемлющей в себя Божество и человечество Христа Бога исоединяющейся с Ним. В этом принятии внутрь себя с верой– наше очищение,освящение, избавление от грехов и врагов наших, обновление наше, сила наша,утверждение сердца нашего, мир наш, свобода наша, слава наша, жизнь ибессмертие наше. О, сколько благодеяний подается нам от Бога через Литургию!Как же к ней христиане относятся? Большей частью с обыкновенной холодностью,невниманием, равнодушием. Причащаются Святых Тайн весьма редко, как бы понеобходимости и заведенной привычке, раз в год. Чего же они лишают себя, какогобожественного сокровища бесценного, какого бессмертного, животворящегодарования Божия, какой помощи Божией! Вот отчего нет ныне истинной жизни вправославных христианах, жизни по духу Христову. Вот почему умножились пороки ибедствия. Вот почему вооружилась против нас вся тварь в месть врагам Божиим;все стихии: и вода, и огонь, и воздух, и смерть во всех видах”.
      Глубокие чувства переживает отец Иоанн в этиминуты. Его великое благоговение к Святым Таинствам обнаруживается и в том, чтоон много раз, неспешно, без крестного даже знамения, преклоняет главу своюперед ними. Слезы обильно лились из его глаз. То один, то другой платок вынималон из кармана и отирал их. О чем плакал этот дивный муж? Не бывает слез безглубокого душевного волнения. Нет слез без чувства любви и живой мысли. Если быкому-нибудь удалось, так сказать, анализировать слезу отца Иоанна, то какое быбогатейшее содержание можно было найти в ней. Настроение отца Иоанна так высоков эти минуты, что невольно передается другим и повышает в значительной меренастроение всех здесь присутствующих в это время. Многие почти в экзальтированноесостояние приходят в эти минуты. Мне рассказывали, что некоторые не раз виделинад престолом в момент пресуществления Святых Даров Ангелов. Небожители как бы сослужителиземножителю при совершении им таинства.
      Строгий по отношению к себе, отец Иоанн в данномслучае весьма строго относится и к мирянам. “Во время Тебе поем всяцерковь, все предстоящие в храме должны молиться со священнодействующими, чтобыОтец небесный ниспослал Духа Своего Святого на нас и на предлежащие Дары – ичитать про себя молитву: Господи, Иже Пресвятого Твоего Духа. В этовремя ни одна душа не должна оставаться хладной, но всякая душа должна бытьвоспламенена любовью к Богу. В это время да будут души наши, как светильникигорящие, как кадило горящее и благоухающее, как дым фимиама, восходящий горе:ибо в эту минуту совершается страшное, животворящее таинство – претворениеДухом Божиим хлеба и вина в Пречистое Тело и Кровь Христову, и на престолеявляется Бог во плоти”.
      После возгласа: Изрядно о Пресвятой, поминаявсякое епископство православных, отец Иоанн добавляет: “Помяни, Господи, всехправославных епископов, носителей Духа Твоего, звания и сана Твоего, правдыТвоей, власти Твоей и суда Твоего, святыни Твоей, бессмертия Твоего, новотворенияТвоего, светлости и великолепия Твоего, – всякое пресвитерство — иприбавляет тайно: ему же вверил еси служение примирения человеков с Богом,покаяния, пакибытия, обновления, просвещения, благословения, умножения родачерез таинство брака, освящения и обожения и все пренебесные таинства, кромерукоположения, – да будет оно достойно своего звания, и да право жительствует исвященнодействует и богоугодно приносит молитвы Тебе Владыце о всех и за вся; –помяни во Христе дьяконство, вспомоществующее священству и служащее пренебеснымтайнам и всякий священнический чин. Еще приносим Ти словесную сию службу овселенной, – о Святой, Соборной и Апостольстей Церкви, из всех народовсоставленной, и в бури мира сего и князя тьмы сущие Церкви умири и твердоеблагочестие в них насади; о Благочестивейшем Государе нашем, о Супруге его, оНаследнике его,– Надежде Церкви Твоей, и о всем царствующем Доме...” Не говорюо его пламенной молитве за умерших. Она отличается необыкновенным дерзновениеми глубиной.
      Дьякон начал ектению перед “Отче наш".
      При тайном чтении молитвы, положенной на этойектений: Тебе предлагаем живот наш... сподоби нас причаститься... с чистойсовестью, отец Иоанн, прибавляет следующее: “В дерзновение перед всемилюдьми твоими, в искоренение тлетворных, льстивых, досаждающих, насилующих,омрачающих, посрамляющих, от Тебе разлучающих и душу умерщвляющих страстей,– внасаждение, возвращение, утверждение в душах всякие истинные, живоносныедобродетели,– во исполнение премудрости – во еже научити вся люди вере и заповедемТвоим,– в просвещение света моего перед людьми Твоими, яко да видят моя добраядела и прославят Тебе, Отца нашего, иже на небесех, да не вотще ношу толикий –горний. Ангельский, боготворящий, владычественный сан священства, – не в судили осуждение”.
      Не забыть никогда еще одного момента из этоговремени. Во время ектений, по прочтении тайной молитвы, отец Иоанн склонилсянад престолом и в глубоком благоговении молился. Затем он взял в свои рукидискос со Святым Телом, поднял его немного над престолом и, вперив свой взор,сосредоточенно молился перед ним. Потом он взял в свои руки потир со СвятойКровью, прильнул к нему челом, и долго горячо молился. Не произнес он в этовремя ни одного слова, не сделал ни одного движения, и глаза его были почтипостоянно закрыты. Какая глубина воодушевления, мистического погружения в тайнынашей жизни во Христе, какое проникновенное созерцание этих тайн! Какаятрогательная, умилительная, незабвенная картина. Как она трогает, возвышает,возбуждает, очищает, просветляет самое черствое, загрубелое, окаменелое сердце.Я не раз впоследствии падал духом. Но стоило мне только вспомнить эти минуты,как в меня вливалась откуда-то незримо новая, живая струя, и я снова оживалдухом.
      Возглас: и сподоби нас, Владыко,заканчивает словами и глаголати: Отче наш. Нельзя не видеть глубокоймысли и в этом прибавлении. От лица всех предстоящих в храме он исповедует, чтоБог– Отец всех нас и что мы все – родные братья друг другу. Как важно хоть одномгновение пережить эти часто забываемые нами слова о всеобщем братстве нашем,братстве не на бумаге и в мыслях только, а в самой действительности.
      По прочтении молитвы: Верую и исповедую,отец Иоанн тайно говорит следующие слова: “Господь во мне лично, Бог и человек,ипостасно, существенно, непреложно, очистительно, освятительно, победотворно, обновительно,обожительно, чудотворительно, что я и ощущаю в себе”. Итак, для отца Иоанна вэти минуты Христос Спаситель не только с ним, но и в нем самом, Христос не какотвлеченное какое понятие, а как действительная, живая Личность, не как толькоодно представление о Христе, мысль о Христе, но и живое действование Христа внем, ощущаемое реальным образом сердцем благочестивого пастыря. Многие ли изнас переживают такие думы и чувства в эти минуты?
      Вот приобщился отец Иоанн Тела и КровиХристовых. Лицо его изменилось. Нет более на нем и следа той утомленности икакой-то скорби или грусти, какие можно было видеть, когда он только что входилсегодня утром в храм. Необыкновенная духовная радость, необыкновенный мир инебесный покой, необыкновенная сила и мощь отображались теперь в каждой чертеего лица. Его лицо как бы светилось, как бы издавало какое сияние. Теперь яхорошо понимаю, что означает нимб, изображаемый на иконах около головы СвятыхУгодников. Отец Иоанн теперь готов был снова трудиться без всякой устали с утрадо самой поздней ночи; он запасся теперь силами на все предстоящие ему дневныетруды и заботы. Лица, близко стоявшие к нему, говорили мне, что такая переменабывает с ним каждый раз, когда он приступает к Святым Тайнам. Еще говорили мне,что он в Святых Тайнах почерпает силы для несения того труда, который,несомненно, превышает всякие человеческие силы.
      Когда причастились все сослужащие, отец Иоаннприступил к раздроблению Святого Агнца для причащения мирян. Раздроблял Агнецон с необыкновенной быстротой. В служебнике не положено никаких молитв в данномслучае. Но чтобы во время такого святого дела не смущали душу его какие-либопраздные мысли, отец Иоанн снова шепчет молитвы. До моего слуха доносилисьотрывочные выражения из канона Симеона Логофета “О распятии Господни и на плач ПресвятыяБогородицы”.

      III

      Наконец, настало время общей исповеди. Мы всевышли из алтаря на солею и стали около отца Иоанна. Необыкновенновеличественная картина развернулась перед нами. С довольно высокой солеи можнобыло видеть самые отдаленные уголки обширного храма. Перед нами было мореголов. В храме было, – говорили, – не менее пяти тысяч человек. Как волнуется море,так волновалось и это море людей. Достаточно было небольшого толчка с той илидругой стороны, как вся масса людей отклонялась в противоположную сторону,потом совершенно естественно, сама собой, для сохранения равновесия,направлялась в другую сторону. В эти минуты перед нами была уже не массаотдельных людей, а как бы один человек, единое тело, один живой организм,двигавшийся туда и сюда.
      Отец Иоанн вышел из алтаря на амвон в смиренномвиде без митры и начал говорить поучение перед исповедью. Он начал его безобычных наших слов “во имя Отца и Сына и Святаго Духа”.
      – Грешники и грешницы, подобные мне! Вы пришли вхрам сей, чтобы принести Господу Иисусу Христу Спасителю нашему покаяние вгрехах и потом приступить к Святым Тайнам,– так начал свое поучение отец Иоанн.– Приготовились ли к воспринятию столь великого Таинства? Знаете ли, чтовеликий ответ несу я перед престолом Всевышнего, если вы приступите, неприготовившись, Знайте, что вы каетесь не мне, а Самому Господу, Которыйневидимо присутствует здесь, Тело и Кровь Которого в настоящую минуту находятсяна жертвеннике.
      Сказавши еще несколько прочувствованных слов,отец Иоанн продолжал:
      – Слушайте... буду читать покаянные молитвы.– Итотчас же начал читать их, обратясь лицом к народу.– “Боже Спасителю наш,–читает восторженно, громогласно и умилительно отец Иоанн,– прости рабов твоихсих”.– Слова “твоих сих” читает протяжно, разбивая их по слогам. При этом своейраскрытой десницей проводит над главами внизу стоящих и молящихся, как быотдельно указывая каждого милосердому Судии. Тогда невольно дрогнуло у каждогосердце. Каждый чувствовал, что вот он именно, а не кто-либо другой, сейчасдолжен дать отчет Богу за прожитое время, за все свои дела. Не укрыться емутеперь за другими от этого Судии.
      Продолжается чтение молитвы. Голос пастыря всевозвышается и возвышается. Иногда, во время чтения, он еще выразительнее, какпророк грозного и праведного Судии, указует перстом в толпу, в ту или другуюсторону храма... Все эти и подобные этим жесты весьма трогательны, чрезвычайнопоясняют смысл читаемого и производят на массу сильное впечатление.
      Прочитавши первую покаянную молитву, отец Иоаннзаявляет, что ее нужно “протолковать”, и продолжает свое поучение. Говорит,конечно, без тетрадки. Говорит просто, без всяких ораторских приемов. В одномместе ему никак не удавалось правильно построить фразу. Проповедник остановилсяна несколько мгновений и потом, заявив, что он “не так сказал”, спокойнопродолжал свою речь. Слово его отличалось внутренней силой, властностью (1 Кор.2, 4; 4, 20) и нисколько не напоминало чтения мальчиком хорошо вызубренногоурока. Говорил он с глубокой верой в каждое свое слово, готовый за каждое словодаже пострадать, потому что все говорил от сердца, говорил то, что сам своимличным опытом хорошо изведал. Это не были только “хорошие фразы”, тщательнособранные из всевозможных сборников и книжек. Вот что он говорил народу.
      – В этой молитве к Богу Отцу, Первому ЛицуПресвятой Троицы, Господу Всеблагому, Всесвятому, Вездесущему, Премудрому, Всесоздавшему,Всемогущему, Всеправящему, Страшному всякой твари, Святая Церковь молитГоспода, чтобы Он даровал помилование грешникам и грешницам, простил бы импрегрешения, всякие беззакония, совершенные или по легкомыслию, или понеобдуманности вольно или невольно, простил бы и помиловал бы, как некогдапомиловал пророка и царя Давида, тяжко согрешившего перед Богом. Прогуливаясьоднажды на террасе своего дворца, он увидел купающуюся очень красивую женщину,молодую еврейку, пленился ее красотой и пожелал сделать ее своей женой. Но этаеврейка была замужем. Чтобы исполнить свое греховное желание, Давид отправил еемужа на войну и приказал поставить его на опасное место, где и сразили егонеприятельские стрелы. Таким образом Давид достиг своей преступной цели и,упоенный греховной страстью, не хотел думать о том, какое тяжкое прегрешениесовершил перед Богом. Но Господь Бог умилосердился над грешником и послал кнему пророка Нафана для вразумления и наставления. Пророк обличил царя вбеззаконии и убеждал его раскаяться. Тогда царь сознал свой тяжкий грех иужаснулся его. Посыпав главу свою пеплом в знак смирения, начал горько плакатьи искренно, горячо каяться перед Господом. И Господь услышал его скорбнуюмольбу, и простил его грех. Святой Дух, Который оставил его после согрешения,снова вселился в него после его раскаяния и не оставлял его до конца дней его.Царь Давид свое искреннее и сердечное сокрушение о грехах выразил в псалмах, вкоторых благодарил и прославлял Бога. Он оставил после себя книгу Псалтирь, употребительнейшуюв православной церкви. Его 50-й псалом: “Помилуй мя, Боже” представляет собойпрекрасный и ничем не заменимый образец сердечного покаяния.
      Братья, царь Давид был человек благочестивый,кроткий, незлобивый, мудрый, имевший дар пророчества, хороший был человек, и тосогрешил, не уследил за собой, украл единственную жену! Царь, пророк, святоймуж – и пал так глубоко! О, как легко согрешить человеку. Нужно быть бдительнымк своей душе, нужно всегда следить за собой, обуздывать свои чувства. Нужнокаждый день и час, каждую минуту следить за собой и предвидеть заранеегреховные желания свои и оберегать себя от искушений, ибо дьявол, как леврыкающий, бегает за нами и ищет, кого бы поглотить. Для этого нужно обдумыватьи взвешивать каждый свой шаг и всякий свой поступок.
      Другой царь Манассия отпал от Бога и впал видолопоклонство, занимался волхвованиями, вызыванием духов, был спиритпо-нынешнему и детей своих учил тому же. Неблагодарный, гордый, он презиралнарод, любивший Бога, а себялюбивых, подобных себе, ласкал и приближал. Своимибеззакониями он прогневал Бога; долготерпение Господне истощилось. Во времявойны Иудеев с Ассириянами Манассия был взят в плен, руки и ноги его были закованыв колодки, а в нос было продето кольцо. В таком позорном виде, как зверя, егопровели по Вавилону и бросили в смрадную темницу, где и держали три месяца.Братья, человек не может жить без наказаний, этих истинно посещений Божиих, закоторые мы всегда должны благодарить Бога. Иногда только наказания могутотрезвить человека, просветить его духовное око, указать ему егодействительное, а не им самим вымышленное, положение. И Манассия, тольконаходясь в тяжком плену, опомнился, сознал свои грехи перед Господом и созналсвое ничтожество и бессилие. Теперь он понял, что он червь, что гордиться емунечем, потому что перед Господом все равны. Всех Бог создал одинаково, создализ одной персти и в перст всех обратит. И начал Манассия усердно молиться,каяться, день и ночь плакать о своих заблуждениях. Господь услышал его мольбы ипростил его. Царь Манассия составил покаянную молитву, которая читается теперьвеликим постом на повечерии.
      В лице этих двух царей, Давида и Манассии, тяжкосогрешивших. Святая Церковь представляет нам, братья, образцы искреннего иглубоко-сердечного покаяния. Господь Бог – страшный Судия всей земли. Он непосмотрит ни на чье лицо: мужчина или женщина, отрок или отроковица, царь илипростолюдин, барин или мужик, генерал или солдат, богатый или бедняк. Перед Нимвсе равны: Он смотрит на сердца, смотрит, каково упование человека, какова еговера, каковы его дела. С людей высокостоящих, образованных Господь большевзыщет, чем с простолюдинов, когда они грешат, пьянствуют или прелюбодействуют.Братья, ах как силен грех! Грехи – это воры, разбойники, которые постояннообкрадывают нас. Они облекаются обыкновенно в благородные, заманчивые одежды иделают нас бедняками перед Богом и даже врагами Его. Кто из нас без грехов? Ктоне горд? Кто не честолюбив? Кто не обижал друг друга? Кто не оболгал ближнегосвоего?
      Поучение, по-видимому, простенькое, нехитро-витиеватое, – такое поучение, которое может составить и произнести безособенного затруднения всякий сельский священник. Я много слыхал об отцеИоанне, как проповеднике, и с нетерпением ожидал его проповеди. Но начало егопроповеди – да простит мне великий пастырь – я слушал с довольно большимхолодом в душе и даже разочарованием. Равнодушно, по-видимому, относился кпроповеди и народ. Но далее я не знаю, что случилось со мной и с этой доселебезмолвной массой людей. Какое-то особенное настроение, незримо откуда-тосходившее в души слушателей, начало овладевать толпой. Сначала слышались тотам, то здесь лишь легкие вздохи; то там, то здесь можно было наблюдать слезу,медленно катившуюся по лицу умиленного слушателя. Но чем дальше шло время, тембольше можно было слышать глубоких вздохов и видеть слез. А отец Иоанн, видяих, о них-то больше всего и напоминал в своем поучении. И я что-то необыкновенноеначал ощущать в себе. Откуда-то, из какой-то недоведомой глубины души, что-тоначало подниматься во мне, охватывая все существо мое. Сзади меня и напротив,на правом клиросе, стояли доселе, по-видимому, равнодушные, болеелюбопытствующие лица. Но вот и они преклоняют колена и проливают слезы. И уменя растеплилось сердце черствое, огрубелое. Скатилась слеза и у меня из глаз,слеза чистая, покаянная, слеза святая, слеза благодатная, слеза живительная,слеза спасительная. А что творилось в это время в народе! Из всех сторонкричали:
      – Батюшка, прости, батюшка, помилуй; все мыгрешники; помолись, помолись за нас.
      Бушевало море. Стало так шумно, что большеничего не было слышно из речи отца Иоанна.
      – Тише, тише, слушайте, – громко кричал отецИоанн, властно призывая рукой всех к молчанию. На несколько мгновений смолкалэтот великий шум, но потом с новой силой он раздавался опять, начинаясь сначалагде-либо в одном месте, а потом постепенно охватывая всех молящихся. Каксильный гром перекатывается по необъятному небу, так перекатывались из края вкрай по громадному храму народные вопли о молитве, прощении и помиловании. Снемалым трудом пришлось водворить в храме тишину. Отец Иоанн начинает читатьдалее вторую молитву перед покаянием. Читает ее также с глубоким чувством ивыразительностью. Прочитавши молитву, он снова начал “толковать” ее.
      – В этой молитве, которую я сейчас произнес,Святая Церковь молит Первопастыря, чтобы Он, Многомилостивый, простил нашинеправды, наши грехи, помиловал, избавил нас от вечной муки, простилбеззаконные намерения, мысли наши и беззаконные поступки. Святая Церковь молитИисуса Христа, Сына Божия, взявшего на Себя грехи всего мира и своей ПречистойКровью омывшего нечистоту душ наших, помиловать нас, как двух евангельскихдолжников, которые сами не могли заплатить большой долг заимодавцам, какблудницу, которая своими слезами омывала ноги Христа и отирала их своимиволосами. Господь Бог видел ее истинное раскаяние, желание загладить свои грехии, даровав ей прощение, отпустил ее с миром. Точно также и все кающиесяискренно сегодня в грехах своих получат прощение и избавление от вечной муки.Нам дано в жизни очень много времени одуматься, чтобы мы поскорбели,погоревали, поплакали о душе своей. Но люди ленятся, не хотят заботиться освоей душе, не хотят бороться с грехами, которые, как тати и разбойники,врываются в их души, не хотят воевать с ними, отгонять их. Господь Бог делаетвсе для любящих Его, а которые дерзко отталкивают десницу Божию – не желаютсами себе добра, сами идут на погибель. А без Бога мы и одной секундысуществовать не можем: своей жизнью, дыханием, воздухом, которым дышим, светомсолнечным, пищей, питьем, – всем обязаны мы Христу. Мы должны Ему без конца, мыЕго – неоплатные должники. Мы призываемся быть “народом святым”, “людьмиобновления”, “царским священием”. Ведь нам сказано: “Святи будите, якоже свят есмьАз”.
      При этом снова в народе поднялся прежний шум.
      – Батюшка, батюшка,– кричали отовсюду, – прости,помолись.– И снова нельзя стало разобрать ничего.
      – Тише, тише, слушайте, тише,– говорил отецИоанн. Мало-помалу снова в храме водворяется тишина, прерываемая по временамтолько глубокими вздохами да слезой, безмолвно катящейся по лицу слушателя.
      – Господь Бог, страшный и праведный Судия, –продолжает отец Иоанн свою прерванную речь.– Он не помиловал падших ангелов,возгордившихся против Самого Бога, но осудил их на вечную муку. Мы, грешники,грешим каждую минуту и своими грехами прогневляем Господа. Отчего же нам такоеснисхождение? Бог Отец послал в мир Сына Своего возлюбленного. Который принялна Себя грехи всего мира, пострадал за грехи людей, снял с людей проклятье,тяготевшее над ними со времени грехопадения первых людей. Господь Иисус Христоссвоими крестными страданиями избавил нас от вечной муки. Это мог сделать толькоСын Божий, а не человек. Бог Отец отдал всю власть суда над людьми ИисусуХристу. Господь Иисус Христос дал власть апостолам, а те– архиереям исвященникам, в том числе и мне, грешному иерею Иоанну, – разрешать кающихся,прощать или не прощать грехи их, судя по тому, как люди каются. Если человекискренно кается, с сокрушением сердечным, то священник разрешает его от грехов.Наоборот, если человек кается не искренно, то священник не отпускает ему грехи,чтобы он опомнился. Итак, чтобы получить прощение грехов, необходимо каятьсяискренно, горячо, сердечно. А у нас, что за покаяние? Все мы только верхушечки,стебельки грехов срываем. Нет, корни, корни грехов-нужно вырывать...
      Что же такое покаяние? Покаяние есть дар Божий,дарованный Богом ради заслуг Сына Своего возлюбленного, исполнившего всю правдуБожию. Покаяние есть дар, данный для самоосуждения, самообличения, самоукорения.Покаяние есть твердое и неуклонное намерение оставить свою прежнюю греховнуюжизнь, исправиться, обновиться, возлюбить Господа всей душой, примириться сБогом, со своей совестью. Покаяние есть твердое упование, надежда, чтомилосердый Господь простит все наши прегрешения. Кто не кается, тот делаетсяврагом церкви. Как гнилые сучки или ветки отпадают от дерева, так и грешникинераскаянные отпадают от Главы церкви Христа. Сам Христос есть Лозавиноградная, а мы веточки, питающиеся жизнью, соками этой Лозы. Кто не будетпитаться соками этой дивной Лозы, тот непременно погибнет. Раскольники погибаютв заблуждении, пашковцы тоже погибают, погибают и толстовцы. Все они грешникине раскаянные. Сами гибнут и других влекут на погибель.
      Братья и сестры, каетесь ли вы? Желаете лиисправить свою жизнь? Сознаете ли грехи свои? Ленились вы Богу молиться?Пьянствовали, прелюбодействовали, обманывали, клятвопреступничали,богохульствовали, завидовали, хитрили, злобствовали, злословили, воровали? Да,много, много грехов у нас, братья и сестры, всех их и не перечесть...
      Слово кончено. Обращаясь к народу, отец Иоаннвластно и громко теперь говорит:
      – Кайтесь, кайтесь, в чем согрешили!
      Что произошло в эти минуты, невозможно передать.Напряжение достигло самой высшей степени и одинаково захватило всю массу. Этобыл уже не тихий и спокойный народ, а море бушующее. Пламя огня, охватившеевнутренность здания, дает о себе знать сначала незначительными огненнымиязыками, вырывающимися изнутри то там, то здесь, и густыми облаками дыма.Потом, пробившись наружу, оно со страшной силой поднимается вверх и почтимгновенно распространяется по всему зданию, перелетает быстро на соседние дома.В эти минуты человеку остается только безмолвно почти смотреть на совершающеесяперед ним. Нечто подобное представляла собой и толпа в данный момент. Стоялстрашный, невообразимый шум. Кто плакал, кто громко рыдал, кто падал на пол,кто стоял в безмолвном оцепенении. Многие вслух перед всеми исповедовали своигрехи, нисколько не стесняясь тем, что их все слышали:
      – Не молимся, ругаемся, сердимся, гневливы,злы,– и тому подобное доносилось из всех частей храма.
      Трогательно было смотреть в это время на отцаИоанна. Он стоял, глубоко растроганный и потрясенный всем. Уста его шепталимолитву, взор был обращен к небу. Стоял он молча, скрестивши руки на груди,стоял как посредник между небесным Судией и кающимися грешниками, как земнойсудия совестей человеческих. По лицу его катились крупные слезы. Он закрыл своелицо руками, но и из-под них капали на холодный церковный пол крупные слезы. Очем же он плакал? Кто может изобразить его душевное состояние в эти минуты?Отец Иоанн плакал, соединяя свои слезы со слезами народа, как истинный пастырьстада Христова, скорбел и радовался душой за своих пасомых. А эти овцы заблудшие,грешные, увидя слезы на лице своего любимого пастыря и поняв состояние его душив настоящие минуты, устыдились еще больше самих себя и разразились еще большимирыданиями, воплями, стонами, и чистая река слез покаяния потекла еще обильнее кпрестолу Божию, омывая в своих струях загрязненные души. Громадный соборнаполнился стонами, криками и рыданиями: казалось, весь храм дрожал отпотрясающих воплей людей.
      – Кайтесь, кайтесь,– повторял от времени довремени отец Иоанн.
      Иногда он обращался своим взором в какую-либоодну часть храма и там все чувствовали на себе его взор. Тотчас в этом местеначинали громче раздаваться голоса, заметно выделяясь в общем хоре голосов изаражая еще более толпу. Потом опять везде царил один тон, чтобы усилитьсяснова там, куда обратится своими взорами отец Иоанн. Как могуче владел он всейэтой массой народа– он был как бы какой маг или чародей. Скажи отец Иоанннароду, чтобы он шел за ним в эти минуты, и он всюду пошел бы за своимпастырем... В таком состоянии кающиеся находились не менее пяти минут. Наконец,отец Иоанн отер свои слезы красненьким платком, перекрестился в знакблагодарности за слезы покаянные народные.
      – Тише, тише, братья, – слышится его голос. Нескоро в храме водворяется желательная тишина. Но мало-помалу все смолкает.Слышны одни только вздохи, да слезы струятся по щекам молящихся то там, тоздесь.
      – Слушайте,– говорит протяжно отец Иоанн.– Мне,как и всем священникам, Бог даровал власть вязать и разрешать грехи человека...Слушайте, прочитаю молитву разрешительную. Наклоните головы свои: я накрою васепитрахилью, благословлю, и получите от Господа прощение грехов.
      Тысячи голов смиренно преклоняются, читаетсяразрешительная молитва. Берет отец Иоанн конец своей епитрахили, проводит им повоздуху на все четыре стороны и благословляет народ. Какая торжественная итаинственная минута! Примиряется небо с землей; грешники с Безгрешным.
      После разрешительной молитвы всем чувствовалоськак-то особенно легко. Как будто бы громадное какое бремя у каждого свалилось сгруди. Эти минуты живо напомнили мне минуты счастливого, радостного, чистого ибеззаботного, святого детства. Радостный, освобожденный от тяжкого бременигреховного, народ вздохнул свободно и со слезами благодарности смотрел накроткое, сияющее духовным торжеством лицо своего доброго батюшки пастыря,который вывел так благодетельно своих овец из мрачных дебрей греха на светлыйпуть добродетели, к лучезарному дому Отца небесного.
      Люди, заслуживающие всякого внимания и доверия,нам рассказывали нечто весьма любопытное относительно общей исповеди отцаИоанна. В то время, когда народ приносит искреннее и глубокое покаяние в своихгрехах, некоторые из богомольцев видят на солее Спасителя благословляющим народи разрешающим его от всех грехов. Об этом недавно сообщалось даже и в печати.Вот каков религиозный подъем духа народа в эти минуты, вот каких размеровдостигает его напряжение!
      Затем последовал вынос Пречистых и ЖивотворящихТайн Христовых. После громогласного прочтения всеми молитвы: “Верую, Господи, иисповедую”, началось причащение Тела и Крови Христовых, благодатно приемлемыхочищенными и примиренными с Богом душами. Что делалось кругом в это время?Народ устремился волной к святой Чаше. Сколько благоговения, восторга, тихойрадости можно было видеть и читать на лицах всех. Какие сцены, нигде даженевиданные мной, постоянно повторялись здесь.
      Вот что я видел и слышал:
      – Господи, сподоби причаститься Святых Тайн.
      – Дорогой, золотой батюшка, причасти.
      – Батюшка-голубчик, причасти.
      – Батюшка, причасти. Я больная. Почки болят.Умираю.
      – Батюшка, и я нездорова, причасти.
      – Батюшка, причасти; две недели не причащалась.
      Вот стоит старушка на коленях в стороне,недалеко от отца Иоанна, и просит необыкновенно жалобным старушечьим голосом,едва произнося слова своим беззубым ртом:
      – Батюшка, причасти.
      Она как бы замерла, застыла в этом положении. Икажется, никто не услышит ее в этом всеобщем почти смятении и шуме. Но вотуслышана и она.
      – Боженька, причасти,– вдруг я слышу недалеко отсебя.
      – Я не Боженька, а простой человек,– спокойно,без всякого волнения и смущения, но твердо и решительно отвечает отец Иоанн.
      Вся окружающая атмосфера была наполненаласковыми словами, обращенными к отцу Иоанну. Она как бы была вся соткана изэтих одних слов. Приносят детей причащать. Там вдали где-то раздается вдругшум, напоминающий собой почти штурм или баталию. Это посадские хотят пробратьсячерез всякие решетки и через ряды полиции, чтобы причаститься. Некоторые, болеедерзновенные и храбрые, оттеснивши простых, робких деревенских мужичков,успевают уже пробраться к самым ногам отца Иоанна. Но, увы, батюшка их нетолько не причастил, но и еще пригрозил, что, в случае нового шума с ихстороны, он отлучит их даже от святого причастия на три месяца.
      – Целуй Чашу-то, благодари Бога,– многим говорилотец Иоанн, причащая их. Благодари Бога! А как часто, действительно, мызабываем делать это...
      Сколько слез я видел, стоя рядом с отцомИоанном. У некоторых слезы брызгали моментально, когда они подходили к святойЧаше. Как бы какой источник у них открывался сразу. Умиротворенные все уходилиот Чаши. А там вдали медленно двигалась вперед, наступая на передние ряды,темная, серая масса. Думалось, и конца ей не будет. Все смещалось в этой толпе.Со стороны казалось, что как бы двигалось одно какое громадное чудовище,наступавшее постепенно на тебя.
      Был при этом однажды и весьма скорбный случай.17 мая произошло событие, о котором невозможно говорить без слез горечи,сожаления и стыда. Произошло несчастье, громко вопиющее о недостатке нашихнравов. Дело в следующем: отец Иоанн Кронштадтский, известя всех о скоромотъезде в свое родное село Суру (Архангельская губерния), служил на прощаньеобедню. Народа набралось в храм до пяти тысяч человек и, когда почтенныйпастырь вышел со Святыми Дарами, чтобы приобщить все это множество людей,принесших покаяние среди общей исповеди, толпа хлынула вперед и стеснилась стакой неудержимой силой, произвела такой ужасный переполох, что в одномгновение, из благообразно и молитвенно настроенной, обратилась в нечтопоражающее. Лица, за минуту красные, покрытые потом, вдруг побледнели,исказились; раздались отчаянные крики страдания и испуга – призывы кспасению... Духота сделалась невообразимая, одежда на людях обратилась вклочья, многие, особенно женщины и дети, падали, и тела их топтали навалившаясявперед задние ряды. Железная решетка солеи едва выдерживала этот страшныйнатиск. К счастью, еще случившаяся вблизи военная команда, под начальствомпристава, успела явиться на помощь: изувеченных стали выносить из церкви вограду. Там происходили потрясающие сцены страданий: одних, вполубесчувственном состоянии, приобщали священники, сослужившие отцу Иоанну;другим– искалеченным, изуродованным – подавалась первая медицинская помощь;одна женщина, задавленная насмерть еще в соборе, была вынесена сюда – ужетрупом.
      Исполненный скорби и ужаса, отец Иоанн вышел кнароду и дрожащим, глубоко потрясенным голосом укорял толпу за ее безумноеповедение.
      – Знаете ли вы, – заключил пастырь своювзволнованную речь, – что, может быть, покаяние нескольких тысяч вас неисправят греха этой одной смерти! Молитесь же!
      Более двух часов продолжалось причащениемногочисленного народа. Вот Святые Дары унесены в алтарь. Вот снова появился сними перед лицами народа батюшка...
      – Всегда, ныне и присно, — громогласнопронеслось всюду по всему собору. И едва ли не каждый в это время думал: о,если бы это было так и в действительности.
      Когда Святые Дары были перенесены на жертвенник,отец Иоанн припал к ним и долго так стоял. Потом он встал и опять припал. Онкак бы не хотел с ними расставаться, не мог насладиться лицезрением их.
      После благодарственной молитвы отец Иоанн вышелна амвон с крестом и радостным возгласом поздравил всех с принятием СвятейшихТайн Христовых, во веки веков служащих освящением и очищением душ наших.
      Сияющий радостью народ, с беспредельной ивосторженной любовью к своему дорогому наставнику, единодушно, искренно, горячоблагодарил его за поздравление. Приложившись к святому кресту, все спешили подомам, чтобы встретить там дорогого пастыря, ежедневно посещающего своих пасомыхв квартирах для приезжающих.
      Разоблачившись, окруженный значительным числомлюдей, собравшихся в алтаре, батюшка стал просматривать более неотложные письмаи телеграммы. Вынимая из конвертов деньги, небрежно совал их по всем карманам.А часть их здесь же сейчас и раздавал различным людям. Отвечал на различныевопросы. Подписал кому-то две карточки. Подносят еще.
      – Не буду больше подписывать. Это тщеславие. Кчему тщеславиться?
      – Батюшка, подпиши; батюшка, подпиши,– молятего.
      – Не буду, не буду...
      Нарезавши антидору, стал раздавать егоприсутствующим со словами:
      – Берите и с молитвой вкушайте; это – вот лучше.
      Батюшку позвали благословить одну интеллигентнуюмолодую особу. Она лишилась маленькой девочки, которую очень любила и которуюпоэтому очень оплакивала. Батюшка потрепал ее по плечу, стал гладить по голове,смотреть в глаза, обласкал, приласкал:
      – Что ты? Что ты? Что с тобой, родная?
      – Полно, полно, не плачь. Ей ведь там лучше будет.Эх, ты бедная. Бог пошлет тебе еще пятерых и лучших детей.
      – Не плачь же. Не будешь плакать?
      – Не буду,– говорит почти уже спокойно дама.
      – Спасибо за послушание, – твердо отвечает отецИоанн.
      Все это было так тепло и мило сказано, что дамасовершенно успокоилась и пошла с миром в свой дом. Муж, обрадованный всемслучившимся, дал батюшке пачку денег со словами:
      – Раздайте бедным.
      Дама пошла с мужем домой, а наблюдавшие всю этусцену начали снова тесниться к отцу Иоанну, просили благословения, горячоцеловали руки, крест и даже одежду батюшки, падали перед ним на колени, очем-то со слезами умоляли его. Многие просили посетить их отдельно, называясвои квартиры. Не давали ему даже выйти из храма. Когда мы собирались домой,было уже почти двенадцать часов. А иногда в Андреевском соборе богослужение спяти часов утра продолжается, благодаря массе причастников, даже до полчасатретьего.

      IV

      Недолго мы оставались дома. Едва успели выпитьпо стакану чая, а кто и просто так холодной воды, как надо было спешить вфотографию П. П. Шаумана. Настоящий день был для нас особо счастливым днем.Отец Иоанн дал нам слово сняться с нами. Мы не шли, а скорее бежали в туфотографию, где обыкновенно снимался отец Иоанн. Мы как бы не чувствовалиникакого утомления после столь продолжительного богослужения и после столькихчасов, проведенных в большом напряжении. Немного мы блуждали по незнакомым намулицам Кронштадта, чтобы благополучно добраться до фотографии Шаумана. Здесьнас уже поджидали. Отца Иоанна еще не было; да и не скоро он должен былвырваться из рук громадной толпы народа, осаждавшего его в храме. В ожиданииего прибытия, мы занялись осмотром больших коллекций фотографических карточек.
      Пересматривая все эти карточки и группы, я немог не обратить внимания на одно обстоятельство, весьма любопытное изамечательное. Не было, кажется, ни одной карточки в этом море карточек, накоторой отец Иоанн был бы снят совершенно одинаково. Что ни карточка, то у негобыло иное выражение лица. По временам эта разница достигла таких размеров, чтотрудно даже было узнать отца Иоанна. Кому его не пришлось видеть, тот,несомненно, не узнал бы его здесь. Заинтересовавшись этим, мы спросили людей,близко знающих отца Иоанна, чем объясняется такое различие фотографий,изображающих одно и то же лицо. Оказывается, что мы подметили нечто весьмаверное и характерное. Выражение лица отца Иоанна меняется часто и иногда споразительной быстротой. Вот почему он и выходит на карточках столь различно.Отчасти это я и сам заметил, следя за отцом Иоанном во время богослужения.
      Время шло почти незаметно в течение этих выборовсреди восторгов, рассуждений, замечаний, советов. Вдруг раздалось: “Едет”.Почти все мы бросились толпой к подъезду, чтобы встретить здесь дорогогобатюшку. Хотя мы не говорили никому о том, что из собора отец Иоанн поедет вфотографию сниматься с нами, но у подъезда фотографии стояла уже порядочнаятолпа народа, ожидая его прибытия. Каким-то неизвестным образом люди уже успелиоткрыть наш секрет. Быстро благословив некоторых, отец Иоанн взошел в дом. Мыокружили его. Я и один мой товарищ подхватили его под руки и стали быстроподниматься на головокружительную высоту, чуть не под облака, где была устроенасама фотография. Отец Иоанн, несмотря на свои шестьдесят лет, нисколько неотставал от нас, быстроногих юнцов. Он был весел, постоянно улыбался и ласковопо дороге шутил над нашим усердием. Хотя и высоко было подниматься, но мы шлинедолго до фотографской вышки, терявшейся почти под небесами. Вот мы и наместе. Восторгам нашим не было конца. Отец Иоанн разговаривал неутомимо то совсеми вместе, то с каждым порознь. Говорил о многом; говорил о нас. Мы делилисьс батюшкой своими впечатлениями и благодарностью за величайшее утешение,доставленное им нам сегодня в храме. Вот нас начали рассаживать. Отец Иоаннзанял почетное место в середине, около него – мы, юнцы. Каждому из нас хотелосьсидеть рядом с ним: все теснились и жались к нему. Чтобы угодить нам ираспределить нас с большей экономией, нас расположили следующим образом. Одиниз нас сел прямо на полу у ног его, немного склонив голову на руку отца Иоанна.Он считал для себя великой наградой это положение и готов был бы сидеть всевремя “при ногу его”. Двое сидели рядом с отцом Иоанном, двое стояли позадиего, а остальные занимали уже менее ценные места, но они не только былидовольны, но гордились еще и этим.
      Во время рассаживания нас отец Иоанн добродушношутил над фотографом, который часто подбегал к нему, поправляя то крест, торясу, то голову, прося наконец сделать веселое выражение лица. Это выходило,что называется, уже по заказу. Как приятно было в эти минуты всем нам, какхорошо у всех было на душе. Всем хотелось, чтобы эти минуты не прекращалисьникогда, чтобы мы все время были в этой прекрасной, отеческой, милойобстановке.
      Во время возни с нами фотографа разговор непрекращался. Отца Иоанна спрашивали то об одном, то о другом. Но вот один изнаших спутников задал ему такой вопрос, во время которого все как-то особенноприсмирели, притихли и стали с необыкновенным вниманием следить за дальнейшимразговором. Один из наших спрашивал, как смотрит отец Иоанн на монашество иблагословит ли он его избрать этот путь жизни. Я с замиранием сердца ждал ответа.Предложенный вопрос был и мой жизненный, жгучий вопрос, над разрешениемкоторого я немало трудился и теоретически, и практически. Мне помогали решатьэтот вопрос и мои товарищи, которых я от всей души любил и уважал. Мне многоговорили “за” и “против” монашества. Из любви ко мне большинство мне советовалижениться, рисуя самые фантастические картины счастья семейной жизни и того,каким я буду хорошим семьянином. Говорили даже, с каким удовольствием они будуттогда приходить ко мне пить чай. Не преминули, конечно, упомянуть и о том, чтоныне век пара и электричества, что приближается конец XIX века и грядет XX век– век свободы и полного счастья.
      Вдохновившись, сосредоточенно, ясно и раздельноотец Иоанн отвечал на искусительный вопрос следующее:
      – Я не знаю ничего лучшего в положении юноши,как отдать всего себя на служение Церкви со всеми своими почти еще нетронутымии непочатыми силами. Об одном только при этом нужно заботиться, чтобы пройтисвой жизненный путь благочестно. Если вы это чувствуете, то Бог благословитвас.
      Больше отец Иоанн ничего не сказал. Я хотел былопредложить ему тот же самый вопрос, но меня таким образом совершенно неожиданнопредупредили. Выслушав такой ответ, я уже счел лишним второй раз спрашиватьотца Иоанна об одном и том же. Теперь из области колебаний я переходил вобласть более определенных дум о своем жизненном будущем пути. И действительно,как оказалось впоследствии, мне не нужно было спрашивать отца Иоанна о своемпути. В прошедшем году я получил от него дневник “Моя жизнь во Христе” ссобственноручной подписью и благожеланиями. До сих пор я храню эту книгу, каксвятыню. В том же году от отца Иоанна я получил письмо, в котором он извещалменя, что на мою родину, по моей просьбе, он послал сребропозлащенные богатыесвятые сосуды, облачения, воздухи, иконы. Как и следовало ожидать, все этипредметы были очень ценны: отцу Иоанну каждый несет свой самый лучший дар. Егописьмо ко мне оканчивалось словами: “Ваш покорнейший слуга” и прочее. Какимсмущением и трепетом наполнилась душа юного студента, когда он читал этистроки... Он не забудет этого великого смирения пастыря никогда.
      Когда пришел мой час окончательно избрать путьновой жизни, отец Иоанн прислал мне в благословение небольшую икону святого Митрофанав сребропозлащенний ризе с глубоко сердечной и бодрящей надписью. Да хранит егоГосподь на многие, многие годы. Может быть, только благодаря ему я пошел твердои решительно путем той жизни, каким сейчас иду.
      Другой из наших сотоварищей во время сниманияпросил благословения у отца Иоанна на служение церкви в сане священника, и онполучил это благословение. Замечу кстати. Из всей нашей дружины, снимавшейся сотцом Иоанном, только двое не облеклись в священные одежды. Прочие же илипостриглись в-монашество, или пошли во священники. Да и эти двое, отдавшие себявпоследствии миру в самом широком смысле этого слова, были люди светскогопроисхождения. Случайно они попали в Академию и чувствовали себя все время вней гостями... Поэтому, выходя из Академии, они затерялись где-то в водоворотесветской суетливой жизни, от прелестей и соблазнов которой не хотели и несмогли отрешиться.
      Наконец нас сняли. Отец Иоанн быстро поднялся ипошел, чтобы скорее быть у тех, которые с таким усердием и терпением там,внизу, его ждали. Мы тесно окружили его со всех сторон и не шли, а почти бежаливместе с ним по крутым лестницам вниз, поддерживая его на пути под руки ипродолжая осаждать различными вопросами. А спросить было о чем: каждого из насродственники и знакомые нагрузили в достаточной мере различными просьбами котцу Иоанну. На половине нашего пути из-под облачных сфер на землю мы должныбыли проходить комнатой, в которой рассматривали и покупали фотографическиекарточки отца Иоанна. В этой комнате, вопреки всяким ожиданиям, нас ожидал столс небольшим “утешением”. Хозяйка дома убедительно просила отца Иоаннаблагословить трапезу. Отец Иоанн уступил ее настойчивым просьбам. Мы, конечно,были приглашены разделить с ним “утешение”. Отец Иоанн налил себе вина рюмку,также каждому из нас налил по рюмке и чокнулся со всеми, высказывая при этомразличные благожелания нам. Нашим восторгам не было конца. Мы не отступали нина одну минуту от отца Иоанна. Один просил себе стакан чая, из которого онтолько что немного отпил. Другой просил его положить в стакан сахара, третийблагословить стакан. Так почти постоянно поступают все, бывающие вместе с отцомИоанном. Угощая нас, отец Иоанн просил нас не стесняться и кушать всепредложенное нам радушными гостеприимными хозяевами. При этом он высказалвесьма замечательный взгляд на пищу. “Многие, – говорил он, – гордятся хорошейтрапезой, столом и, кушая богатые яства, как бы священнодействуют. Пища для нихявляется каким-то божеством, перед которым они преклоняются, которому онислужат. Но что выше: человек или пища? Конечно, человек. Все истлеет, всеуничтожится, только останется существовать один человек. Поэтому мы должны неблагоговеть перед пищей, какова бы она ни была по качеству, а смотреть на неекак бы свысока. Вкушая самые лучшие произведения природы, мы делаем им честьтем, что воспринимаем их в себя”. При таком взгляде на пищу человек уже небудет служить и поклоняться рабски ей. И действительно, при таком взгляде напищу центр тяжести совершенно перемещается. Пища будет у ног человека, какою быроскошью ни отличалась она.
      Мы завалили отца Иоанна накупленными карточками,прося подписать их нам на память. Жалко нам было отца Иоанна, потому что емуприходилось очень много писать. Но, с другой стороны, каждому из нас хотелосьпривезти карточки своим родным и знакомым с его собственноручной подписью. Вэто время отцом Иоанном, по моей просьбе, был подписан большой портрет,предназначенный одному профессору нашей Академии, которого я особо глубоко чтили уважал. Конечно, этот портрет я доставил по назначению.
      Удовлетворив добрую половину наших просьб, отецИоанн оставил нас, чтобы самому идти к народу, который там, на улице, терпеливождал его. Мы почти вслед за ним отправились на нашу квартиру, где он обещалсяпосетить и нас. Когда мы пришли на свою квартиру, то все комнаты уже были полнынародом. Собравшиеся были в напряженном состоянии. И понятно – почему. Скороони будут говорить “усты к устам” с ним. Скоро они будут прикасаться к егоодежде, слышать его голос, обращенный к тому или другому в частности,определяющий личное горе каждого человека. Никто из них не видал еще так близкодорогого батюшку, как скоро они должны были увидеть его. Такая близость как-тоневольно наэлектризовывала всех. У ворот нашего дома стояла большая толпа,которую полицейские не пускали во двор. Иначе произошла бы страшная давка иникто бы ничего не увидел и ни о чем не успел бы спросить доброго батюшку. Намнедолго пришлось ждать дорогого батюшку. Раздалось знакомое “едет”, и мы всебросились снова встречать отца Иоанна. Подхватили его с коляски под руки, сталипротискиваться вместе с ним через толпу. Видя наше усердие, отец Иоанн улыбалсяи, шутя добродушно, говорил:
      – Тесными вратами и узким путем приходитсявходить к вам.
      Началась снова беседа; посыпались опять вопросза вопросом. Каждый спешил спросить, о чем не успел спросить отца Иоанна вфотографии. Отец Иоанн по-прежнему охотно отвечал нам всем. Мы показали ему вэто время письмо одного нашего знакомого, зараженного духом штундизма итолстовства. Будучи искренним человеком, он горячо просил у отца Иоаннаразрешения своих недоумении. Отец Иоанн начал читать вслух все это длинноепослание. В нем говорилось о бездушности нашего богослужения, о егоотрешенности и отъединенности от действительности жизни, о необходимостиреформировать всю нашу жизнь, при близить ее к жизни сектантов, отличающейсястрогостью нравов, богатством, благими начинаниями и многими другими светлымисторонами. Много было при этом высказано отцом Иоанном замечательного идостойного внимания. Много глубоких, жизненных и весьма правдивых замечаний. Онговорил о великом значении нашего богослужения, того самого богослужения,которое юный скептик так старательно отрицал, о значении великом, беспримерномхристианского храма...
      Далее отец Иоанн говорил нам о только чтосовершенном им богослужении, о той необыкновенной радости, какой оно наполняетдушу священнослужителя, о той мощи, какую оно дает всякому молящемуся. Заходиларечь о массах народа, бывшего ныне в храме, и о возможном здесь влиянии на негопастырей, о неподозреваемой многими великой силе пастырства, с которой не можетсравниться никакая другая сила в мире. Говорил об условиях пастырства и подвигав настоящее время. “Жизнь не худа и теперь. Условия жизни одни и те же, и людиодни и те же, что были раньше; только надо нам трудиться и нести тот же подвиг,какой несли первохристиане. И в далеком будущем жизнь нисколько не изменится.Труженики и деятели всегда возможны и всегда будут всеми приветствуемы. Говорюопять, только нужно трудиться и работать над собой день и ночь. Царство Божиена земле, внутри нас, а не где-то там, в далеких пространствах солнц исозвездий, не на каких-то таинственных, нам неведомых островах”.
      Отец Иоанн дал ответы и на все другиенедоумения, какие высказывал в своем письме к нему наш юный совопросник. Ответыпоражали нас ясностью, жизненностью и правдивостью. Мы все восторгались ими. Инельзя было не удивляться, когда с поразительной простотой и легкостью разрешалисьвсе коллизии, по-видимому, неразрешимые, устранялись и разбивались в прах всесиллогизмы, по-видимому, самые несокрушимые. В каждом слове его слышаласьпоразительно глубокая вера: мы слушали “не препретельные слова”, а видели“явление духа и силы”. Такое слово невольно, как-то мистически увлекаетслушателей и настраивает их на новый тон. Люди, владеющие подобным словом,–вожди народа и полновластные владыки душ и сердец человеческих!..
      В то время, как мы говорили с отцом Иоанном,радушная и гостеприимная хозяйка приготовила небольшую трапезу и просила отцаИоанна благословить ее. Как ни торопился отец Иоанн, однако согласился ещенесколько минут провести вместе с нами. Как и у П. П. Шаумана, он ласковоугощал всех нас дарами своих почитательниц. На столе оказалась одна рюмка, анас было много. Батюшка скоро вышел из этого затруднения.
      – Господа, у нас с вами одна жизценная чаша: ина столе стоит одна чаша. Давайте и выпьем из одной чаши, – сказал он.
      Налил себе рюмку, отпил из нее немного и началпо очереди нас угощать тем, что там оставалось, наливая рюмку снова, когда вней оставалось уже очень мало. Подходя к каждому из нас, он говорил что-либомилое, сердечное, ласковое, доброе. К некоторым из нас подходил два раза, к другим– три. Ко мне подходил два раза. Как все было здесь просто, мило, сердечно илюбезно. Потом отец Иоанн разрезал сам белый хлеб и начал угощать им всех наспо очереди. Слышались благословения, благожелания. То одна голова, то другаяголова юнцов исчезала в объятиях дорогого батюшки. Некоторых он целовал в лоб,в голову. Как хорошо нам было тогда. У нас у всех была не только как бы однадуша, но и как бы одно тело. Никому из нас не хотелось, чтобы эти минутыпрекращались хоть когда-нибудь. Но отца Иоанна давно уже поджидали в соседнихкомнатах. Мы отняли у него немало драгоценного времени. Как ни приятно былонам, а пора было и прощаться с нами. Благословив еще раз нас, отец Иоанн вышелот нас в соседнюю комнату. Растроганный до глубины души всем, что только чтовидел, слышал, ощутил своим сердцем, я вышел во двор. Был прекраснейшийсолнечный день. Воздух обильно напоен свежестью всюду кругом распускающейсязелени. Было как-то необыкновенно мягко, тепло. За воротами, которые былизаперты, раздавались голоса людей, поджидавших батюшку. Когда я стоял вглубокой задумчивости, перебирая в своей памяти все виденное мной, недалеко отменя что-то промелькнуло в воздухе. Это что-то так быстро пронеслось мимо меня,что я не успел даже ясно различить его очертаний. Я пошел к тому месту, гдевслед за этим аэролитом послышался глухой звук от падения этого “чего-то” насырую землю. Что же оказалось? Когда я подходил к тому месту, то увиделподнимающегося с земли паломника с котомкой за плечами, обутого в лапти.Бедному так хотелось проникнуть в огражденный двор, что он, не имея возможностипроникнуть в него вратами, решил “прелазить инуде”. Забрался на дерево, с негохотел перебраться через забор, но как-то оступился и спутешествовал неожиданнымспособом на землю, успевши только перевернуться в воздухе со своей котомкой.Зато скоро...
      Отец Иоанн уже выходил из нашего дома,окруженный народом и залитый весь солнечным светом. Лицо его казалосьозабоченным, взор устремлен куда-то вдаль. Он как бы не видел толпы. Все теснилиськ нему, ловили его руки, хватали его за полы рясы, в несколько голосовспрашивали его, другие о чем-то горячо молили. Все это обычные сцены там, гдепоявляется отец Иоанн. Батюшка не только благословлял и подавал духовнуюмилостыню бедным страдальцам и мученикам жизни, но и многих наделял щедровещественной милостыней. Наконец, мы усадили дорогого батюшку. Распахнулисьворота, сильная резвая лошадь быстро покатила пролетку. Мы долго провожалиглазами дорогого гостя. За ним бежала пестрая толпа, окружая его коляску совсех сторон. Словно это была какая особая почетная стража. От быстрого бега убежавших болтались за плечами сумки, слетали шапки, платки, трепались волосы.Сначала многие ничуть не отставали от лошади, окружая попрежнему коляску совсех сторон. Потом толпа начала редеть. Многие стали понемногу отставать ивозвращаться обратно. Но было несколько таких скороходов, которые не отставалиот лошади ни на один верттток. Отец Иоанн скрылся от нас, окруженный этимисвоими хотя уже немногими, но весьма усердными спутниками.
      Говорят, что такое усердие до слез трогает отцаИоанна и он иногда останавливается среди дороги, чтобы обласкать бегущих заним. Мне казалось сначала очень жестоким со стороны отца Иоанна не обращатьвнимания на столь усердствующую толпу и не идти на встречу ее горячим желаниям.Но потом я понял, что только одна глубокая любовь к людям вынуждает его такпоступать в эти минуты. Если бы он стал останавливаться везде и всюду, то исотой части не посетил бы тех больных и несчастных, которые везде ожидают его,не успел бы хотя бы по два, по три слова сказать тысячам людей, пришедших кнему отовсюду. Мне вспомнился в эти минуты невольно один рассказ. Один светскийчеловек говорил одному архипастырю, что апостолы ходили пешком, а нынешниеархипастыри ездят на четверне в каретах. Архипастырь остроумно заметил своемусобеседнику, что тогда паства сама бежала за пастырями, а теперь ее и начетверне не догонишь. За отцом Иоанном и теперь, далеко не в первохристианскиевремена, следует столько народа, что он принужден бывает даже бежать от толпына самой быстрой лошади, чтобы не быть ею взятым совершенно в плен.
      Многие и из посторонних, – слыхал я,– ставятотцу Иоанну в вину его популярность. Но вот вопрос: ищет ли он ее? Не ищет и неискал. Напротив, он везде и всегда избегает всякого проявления благодарности,прячется от разных депутаций и народных демонстраций. При виде встречающей еготысячной толпы он неоднократно говорил:
      – Что мне с ними делать? Научите, куда от нихукрыться...
      Пробовал отец Иоанн просить своих почитателей сцерковной кафедры держать себя скромнее и не устраивать ему триумфов. В редкихбеседах с представителями печати он просто чуть не умолял их не печатать ослучаях исцеления его молитвами и вообще не писать о его деятельности. Наконец,придумывал он разные потаенные входы и выходы, но все напрасно! Чем большеизбегал он огласки и популярности, тем больше его преследовали. В конце концов,махнув на все рукой, он сделался совершенно равнодушен ко всему окружающему ине замечает, кажется, что происходит вокруг. Затрут ли его толпой, он будетстоять и ждать, пока кто-нибудь не высвободит его, или сами осаждающие несделаются снисходительнее. Встречают ли, провожают ли его, он раскланивается,терпеливо все выслушивает и как посторонний свидетель идет далее своей дорогой.За все тридцати пяти лет священнослужения отец Иоанн не только ни разу невызвал какой-либо демонстрации, но не дал даже малейшего повода заподозрить егов желаний стать предметом демонстративного чествования. Мало того, когда онзамечал только желание с чьей-либо стороны эксплуатировать его популярность, онрезко и решительно порывал с такими свои отношения.
      Куда же так стремительно теперь ехал отец Иоанн?
      Многих ждал дневной покой, только не ждал онотца Иоанна. И мало потрудившиеся отдыхали в полдень, только некогда былоотдыхать отцу Иоанну. Его с нетерпением ждали приехавшие издалека иостановившиеся в Доме Трудолюбия, на частных квартирах, в гостиницах. Априезжающих иногда бывает так много, что они ютятся даже на чердаках,сеновалах, паперти собора. Никакие квартиры не могут всех их вместить. Всехнужно было посетить, всем сказать слово ласки, утешения, ободрения, оказатьпомощь материальную и, может быть, другую, более важную и иногда более нужную иценную... А вечером, не заходя домой, он должен был ехать в Петербург, где егомногие также ожидали, и там нужны были и его молитва, и его помощь, и его словоласки, ободрения и утешения.
      Для переездов отца Иоанна из Кронштадта вПетербург и обратно существует даже особый пароход купца П. А. Мотина“Любезный”, отданный во всецелое распоряжение батюшки. Вследствие этого батюшкеникогда не приходится терять напрасно времени в ожидании пароходов, отходящих спристани лишь в определенные часы и минуты. Тот же купец зимой возит его доберега по льду на санях с необыкновенной быстротой. На машине отец Иоанн едетбольшей частью с курьерскими поездами. Весьма часто для него снаряжается дажеособый отдельный поезд. Но, несмотря и на эти исключительно счастливыеобстоятельства, дающие ему возможность необыкновенно быстро перекочевывать содного места на другое, отец Иоанн успевает понемногу – и то далеко не везде ивсюду – побывать.
      Так проходит день отца Иоанна. С раннего утра идо самой поздней ночи он все на людях и на ногах. Жизнь отца Иоанна не делитсяна общественную и частную, как у всех вообще людей. У него нет частной, своейжизни. Он весь и всецело принадлежит народу. Генерал, инженер, ученый, оратор,министр, возвратившись домой, перестает быть генералом, ученым, оратором,министром. Каждый из них в это время отдается семье, знакомым, невиннымразвлечениям, часам отдыха. У отца Иоанна этого не случалось, говорят, втечение тридцати пяти лет ни разу. Возвращаясь домой после продолжительного иутомительного труда, он находит у себя множество народа, желающего его видеть,десятки новых неотложных приглашений, сотни писем и просьб.
      У каждого из нас, имеющих свой уголок и домашнийочаг, есть определенный час для подкрепления себя пищей. Имеет ли такое времяотец Иоанн?– спрашивал я некоторых в Кронштадте. Говорят, завтракать илиобедать он попадает домой в году всего, может быть, несколько раз. Где же онобедает? Везде и нигде, всегда и, можно сказать, никогда. По причине множествапосетителей он никогда не может назначить часа посещения и никогда почти неможет попасть ни на какую вечерю. Поэтому ему приходится терпеливодовольствоваться малым. Там съест что-либо из фруктов, здесь выпьет стакан чая,тут скушает кусок булки или несколько штучек печений. Нередко случается, что втечение целого дня ему не приходится подкрепиться надлежащим образом. Но он ине ищет этого, довольствуясь вполне тем немногим, что Бог пошлет ему там илиздесь во время дня.
      Удивительно мало и спит отец Иоанн. Далеко дажене всегда три-четыре часа глубокой ночи в сутки всецело принадлежат отцуИоанну. Весьма часто он проводит их в вагоне железной дороги, в карете, аиногда и совершенно не спит. Какой гигантский труд! И этот труд ему приходитсянести не в течение какого-либо одного дня или нескольких дней, а в течениецелых месяцев, годов, десятилетий. Невольно мне вспомнились в эти минуты нашипостоянные жалобы на нервы, недосыпание, недоедание, на пресловутоепереутомление. Если бы каждый из нас так трудился, как трудитсяотец Иоанн, я не знаю, что было бы с нами и каких бы историй еще не повыдумалибы мы в свое оправдание и извинение. Может быть, некоторые от одногопредставления такого труда не выдержали и заболели бы. Говорят немало о чудесахотца Иоанна. Я их не видел своими глазами, но рассказам о них вполне верю. Помоему глубокому убеждению, уже одна эта многотрудная жизнь отца Иоанна сама посебе представляет собой величайшее чудо. Только человек благодатный можетвыносить в течение стольких лет такую массу непрерывного труда, напряжения,столь много всевозможных лишений. О, если бы нам в течение всей своей жизнисделать хотя бы сотую часть того, что делает отец Иоанн без всякого,по-видимому, труда и усилий. О, как мы были бы счастливы тогда!