Детство о. Иоанна Кронштадтскаго.

О первых годах своего детства отец Иоанн сам передает несколько фактов.

Вот разсказ почтеннаго пастыря, записанный с его слов автором настоящаго очерка. Я не могу ручаться за буквальную точность изложения, но ручаюсь за то, что все факты изложены здесь, безусловно, верно.

– С ранняго детства, как только себя я помню, – говорил о. Иоанн, – лет 4-5, а может и меньше, родители приучили меня к молитве и своим собственным примером сделали из меня религиозно настроеннаго мальчика. Мой отец, причетник церкви села Сурскаго, Пинежскаго уезда, Архангельской губернии, брал меня постоянно в церковь, и я всею душою полюбил общественное богослужение, особенно хоровое пение. Дома, по шестому году, отец купил для меня букварь, но туго давалась мне грамота, и много я скорбил по поводу своей неразвитости и непонятливости. Я не мог никак усвоить тождество между нашею речью и письмом или книгою, между звуком и буквою. Да это в то время и не преподавалось с такой ясностью, как теперь; нас всех учили: «Аз, Буки, Веди», как будто «А» – само по себе, «Аз» само по себе; мудрости этой понять я долго не мог, и когда меня на десятом году повезли в архангельское приходское училище, я с трудом разбирал по складам и только по печатному. Содержание отец получал, конечно, самое ничтожное, жить было страшно трудно. Я понимал уже тягостное положение своих родителей, и поэтому темнота моя в учении явилась для меня особенно тяжким бременем. 0 значении учения для моего будущаго я мало думал и скорбил только о том, что отец напрасно платил свои последние крохи, а учителя тщетно стараются растолковать мне уроки.

В Архангельске, вдали от родины и близких, я остался совершенно один без всяких руководителей и до всего должен был доходить сам. Среди сверстников по классу я ни с кем не сходился, не находил, да и не искал поддержки или помощи. Мальчики были гораздо способнее меня, но я представлял для них мало интереснаго, и помочь мне чем-нибудь, если они и могли, то, вероятно, не стали бы; не захотели бы возиться с сыном беднаго причетника.

И вот, как сейчас помню, однажды был уже вечер, все улеглись спать. Не спалось только мне, я по-прежнему ничего не мог уразуметь из пройденнаго, по-прежнему плохо читал, не понимал и не запоминал ничего из разсказаннаго. Такая тоска на меня напала; я упал на колени и принялся горячо молиться. Не знаю, долго ли пробыл я в таком положении, но вдруг точно потрясло меня всего...  У меня точно завеса спала с глаз, как будто раскрылся ум в голове, и мне ясно представился учитель того дня, его урок; я вспомнил даже, о чем и что он говорил. И легко, радостно так стало на душе.  Никогда не спал я так покойно, как в ту ночь. Чуть засветлело, я вскочил с постели, схватил книги и, о счастье! читаю гораздо легче, понимаю все, а то, что прочитал не только все понял, но и сейчас разсказать могу. В классе мне сиделось уже не так, как раньше; все понимал, все оставалось в памяти. Дал учитель задачу по арифметике – решил, и похвалили меня даже.

Словом, в короткое время я подвинулся настолько, что перестал уже быть последним учеником. Чем дальше, тем лучше и лучше успевал я в науках и к концу курса одним из первых был переведен в семинарию.

Так почтенный пастырь характеризует свое детство и отрочество. Я сказал, что в семинарии о. Иоанн был первым учеником и послан был затем за казенный счет в здешнюю Петербургскую академию, которую окончил в 1855 году, как я говорил выше. Еще будучи в семинарии, о. Иоанн лишился нежно любимаго отца, и старушка-мать осталась без всяких средств к существованию. Он хотел прямо из семинарии искать место диакона или псаломщика, чтобы содержать свою мать, но последняя не позволила ему этого, и он отправился в академию, тем более, что это не вызывало ни каких расходов или затрат. Мысль о матери не покидала его: в академическом правлении в те времена письмоводительския должности занимали студенты академии, и будущий кронштадтский пастырь «с радостью», как он говорит, принял место писца на 9 рублей в месяц, чтобы полностью эти скромныя средства отсылать матери.

***

Родина о. Иоанна село Суры. Скажу об нем несколько слов.

Еще верст за пять до реки Суры, при выходе из одного из поворотов реки, развертывается красивая панорама родины отца Иоанна.  Село построено при впадении реки Суры в Пинегу, на возвышенности, господствующей над всею окрестностию. Оно не велико, и многия из крестьянских изб свидетельствуют о бедности его жителей, но есть и хорошия, красивыя избы. Храмов, до построения новаго, было два, но из них теплая церковь, существующая уже триста лет пришла в крайнюю ветхость, так что служба в ней в продолжительном времени должна была прекратиться; зато холодная, поновленная заботами отца Иоанна может еще служить не малое время. Но все эти три храма, особенно вновь созданный отцом Иоанном и холодный, своей причудливой архитектурой, придают всей местности весьма живописный вид.  С юго-западной стороны, где протекает река Сура, тянется длинная полоса земли, замыкающаяся возвышением, на котором раскинут лес.  С южной, на самой окраине горизонта, покрытой дымкою тумана, тянется другой лес, теряющийся в отдалении. На далеком разстоянии по этому пространству змеится речка Сура, сверкая своими струями на ярко сияющем солнце. Там и сям работают крестьяне, плетется телега, бегают дети...

Теперь здесь есть дом сестры отца Иоанна. Дом этот в сущности такая же крестьянская изба по своему устройству, как и прочия избы, но гораздо выше, обширнее поместительнее последних.

***

Я сказал, что в Суре две древних деревянных церкви – Николаевская и Введенская, из которых одной более 300 лет, а другой около 200 лет. В этих церквах отец Иоанн еще ребенком молился и развивал тот религиозный дух, который во всей силе проявился в настоящее время. Только что освященная отцом Иоанном и выстроенная на его средства новая церковь находится на холме, с котораго открывается живописный вид на окрестности. На постройку ея вчерне уже израсходовано более 50 тысяч рублей и, кроме того, прислано утвари, облачений и проч. более чем на 50 тысяч рублей. Иконы писаны художником Журавлевым по заказу одного высокопоставленнаго лица и обошлись в 12 тысяч рублей; словом, новый храм окажется богатейшим из сельских храмов во всей епархии. Замечательно, что он возник почти из крох, потом уже всякий по силе возможности, – от лиц высокопоставленных до последняго бедняка вносил свою лепту на доброе дело.